Боташевы имели право первой брачной ночи в Балкарии

ГЛАВА 6. МЕЖСЕМЕЙНЫЕ СВЯЗИ Соседские связи. Как и в подавляющем большинстве капиталистических обществ мира, у народов Северного Кавказа важнейшую роль в социальной организации наряду с семьей играла социальная община. В исторической перспективе соседские структуры приходили на смену родственным, но вытесняли их очень медленно и далеко не во всем. Тем не менее, по крайней мере к позднему средневековью и началу нового времени, у осетин в их расселении, землепользовании, взаимопомощи, самоуправлении, локальных культах и многих других сторонах жизни либо преобладали, либо имели большое значение соседские связи или соседско-общинные отношения. Соседская община возникала различными путями. Одним из наиболее распространенных был такой: состоящие из родственников моногенные поселки разрастались и смыкались друг с другом, образуя более крупные и объединяющие представителей нескольких родственных групп полигенные селения. При этом прежние поселки часто принимали вид кварталов и характеризовались в качестве таковых (43, 74 - об осетинах; 221, 251 - о карачаевцах; 99, 116 - об адыгах; 8, 173 - о лезгинах). Объединение моногенных поселков в полигенные селения также происходило не из-за естественного разрастания населения, а в целях обороны (119, 196 - об осетинах; 160, 92 - об ингушах). На другом пути смешение было более диффузным. К коллективу родственников присоединялись переселенцы (особенно часто беглецы-кровники), взятые кем-нибудь под защиту и покровительство. Часто это происходило не в старожильческом селении с его уже ограниченным земельным фондом, а на хуторах-выселках, где для этого имелось больше возможностей. Но и в старожильческом селении могли селиться чужаки, в частности, покупая здесь хозяйство, например, у переселенцев.
В соседские общины могли превращаться - и сплошь и рядом действительно превращались - моногенные поселения в силу того, что родственники, сперва дальние, а затем и более близкие, начинали относиться друг к другу так, как они относились к соседям. Применительно к рассматриваемому региону на это верно обратил внимание А.Х.Ма-гометов. Говоря об однофамильных поселениях осетин, он подчеркнул, что эти и подобные им формы нельзя отождествлять с родовыми общинами. В них семейные общины и индивидуальные семьи выступали как самостоятельные хозяйственные и социальные единицы, и общественная жизнь их была построена на основе территориальных, соседских отношений (119, 198). Экономические отношения между семьями в послепервобытных родственных и соседских образованиях в принципе тождественны. Но не различаясь качественно, они различаются количественно, так как в ряде случаев родственные семьи связаны между собой все же теснее других. К этому следует добавить, что родственные и территориальные связи в ранних соседских общинах народов Северного Кавказа вообще переплетались самым причудливым образом. Если в экономическом смысле родство обязывало немногим больше, чем соседство, то во многом другом соседство приравнивалось к родству. Это нашло отражение в таких распространенных поговорках, как «Сосед дороже дальнего родственника» или «Хороший сосед лучше плохого родственника». К существованию и переплетению соседских и родственных отношений мы еще не раз будем возвращаться в последующем изложении. Соседская община могла включать в себя как одно, так и несколько селений, объединяющихся в интересах землепользования, защиты от врага и т.п. При этом большее значение имели природно-географические условия местности. В горах, где селения были по большей части невелики, несколько их (как правило, расположенных в одном ущелье) образовывали одну соседскую общину. На равнине преобладали общины, образованные жителями одного крупного селения. Иногда это находило свое терминологическое отражение. У осетин синонимически применялись термины «хъжу» («селение») и «хъжубжстж» («страна», «селение», «мир», «община»). У кабардинцев понятие сельской общины в равной мере
передавалось терминами «къуажэ» («селение») и «жылэ» («общество»). В то же время у балкарцев различались просто селения - «эль» - и соседские общины, образованные несколькими селениями одного ущелья - «эль жамауат». Но такого различия могло и не быть. В Дагестане и многоаульные общины высокогорья, и одноаульные общины других районов обозначались одним и тем же словом - «джамаат» («общество»). В литературе этим словом часто обозначают северокавказскую общину вообще. Крупные селения-общины делились на кварталы. Квартальное деление связывают и с родственным принципом расселения (107, 190), и с естественным процессом разрастания селения (9, 168-170), и с их административным управлением (58, 90). Действительно, у разных народов и в разные времена внутриобщинные кварталы возникали различными путями. Был среди них и путь, связанный с социальной стратификацией. Там, где феодальные владельцы были членами соседских общин, они жили в верхней, более престижной части селения, а ниже шли кварталы их вассалов и подвластных им крестьян. Экономическими основами соседской организации были общинное землепользование и общинная взаимопомощь. По характеру землепользования на Северном Кавказе различалось два вида общин: такие, в которых община распоряжалась всеми землями (пахотными, покосными, пастбищными и т.д.), и такие, где она ведала только непахотными и непокосными угодьями. По распространенной в нашей литературе классификации первый вид - земледельческая община, второй - община-марка. В земледельческой общине обрабатываемые земли и покосы подлежат периодическим переделам, в общине-марке ее права на эти земли не идут дальше регламентации работ. В первой половине XIX в. обитатели равнин и предгорий - население плоскостной части Осетии, Чечни и Дагестана, основная масса адыгов - жили земледельческими общинами, в то время, как горцы - население горной Осетии, Нагорного Дагестана, карачаевцы и балкарцы - жили общинами-марками. Уже одно это показывает некорректность понимания этих двух видов соседских общин как непременной стадии исторического развития. По крайней мере в рассматриваемом регионе оба
вида общины, определявшиеся природно-географическими условиями, долгое время существовали параллельно. В горах остро ощущалась нехватка пригодных для обработки земель, и поэтому уже в незапамятные времена возникло частное землевладение и землепользование. Порядок землепользования в земледельческих общинах лучше всего изучен у кабардинцев. В специальной работе о нем В.Х.Кажаров приводит записку о поземельных отношениях, существовавших в 1865 г. в Кабарде, где земельные переделы описаны следующим образом: «С наступлением пахотного времени аульные общества выбирают двух или четырех доверенных, хорошо знающих земли, принадлежащие аулу. Лица эти вместе с аульными старшинами обязаны определить участок земли, долженствующий быть распаханным в предстоящее рабочее время. Затем выбранный участок делился на равные части по числу имевшихся в селении плугов. Владельцу селения предлагалось выбрать свой пай, остальные же паи делились между общинниками по жребию. Сельскохозяйственные работы также регулировались общиной. Например, если кто-нибудь опаздывал к началу пахоты, то он платил штраф владельцу селения, который как бы стоял на страже общинных интересов» (84, 32). Перераспределялись и другие земельные угодья: покосные места - между домохозяйствами, пастбища - между группами родственных семей. Сходный порядок передельного землепользования описан у западных адыгов (208, 27). В общинах-марках, как уже сказано, права общинников на обрабатываемые земли не шли дальше регламентации сельскохозяйственных работ. Такая регламентация имела место в общинах всех видов и у всех народов Северного Кавказа, включая осетин, но нигде, видимо, она не достигла такого размаха и такой изощренности, как в Нагорном Дагестане. На нее обратил внимание уже М.М.Ковалевский, усмотревший в ней остаток прежнего родового единства (102, 158). Намного обоснованнее представляется точка зрения М.А.Агларова, показавшего, что такая регламентация является одной из важнейших сторон функционирования соседской организации (9, 55). Единовременный выход на полевые работы и одновременная уборка урожая давали возможность освободить
сельские земли для пастьбы скота, спускавшегося к осени с горных пастбищ. Поэтому регламентировалось все вплоть до времени вывоза на поля навоза. Что касается необрабатываемых земельных угодий, то пользование ими не отличалось от практиковавшегося в земледельческих общинах. Общественные сенокосы (наряду с ними имелись и частные) делились между общинниками по жребию, выгоны и летние пастбища использовались сообща пропорционально поголовью скота. Сходным, если не тождественным, был в дореформенное время характер соседского землепользования у других горцев (119, 202 - об осетинах; 141, 23 - о карачаевцах; 138, 91 - о балкарцах). Но, начиная с 1860-х годов, когда многие из них получили земельные наделы на плоскости, здесь у них также возникла передельная община. Бывало, что одни и те же сельские общины, получившие землю на равнине, но и сохранившие прежние владения в горах, практиковали как непередельное, так и передельное землепользование. Не меньшее значение, чем порядок землепользования, имела для соседской организации общинная взаимопомощь. У народов региона трудовая и материальная взаимопомощь соседей тесно переплеталась с взаимопомощью родственников. По-видимому, вступало в действие некое общее правило. Там, где значительная группа родственников жила относительно компактно, преобладала родственная взаимопомощь, там же, где родня рассеивалась, взаимопомощь была преимущественно соседской. Как мы уже знаем, при всей цикличности этого процесса все же нарастала вторая тенденция. В земледелии одной из важнейших форм взаимопомощи была супряга (осетинское «цждис», адыгское «дзей», карачаевско-балкарское - «негерле» и т.д.). Как отметил исследователь общинного быта на Кавказе Ф.А.Щербин (233.1, 142), супряги были распространены по всему региону (добавим - и у большинства плужно-земледельческих народов мира). Современные кавказоведы попытались восстановить стадии исторической эволюции супряги. Поначалу члены супряги, даже и внося неравный вклад тягловой рабочей силой, получали равные выгоды от участия в супряге. На следующем этапе те, кто имел больше средств производства,
обеспечивали себе вспашку больших земельных площадей. И, наконец, уже во второй половине XIX в. супряга выродилась в одну из форм эксплуатации: владельцу плуга и рабочего скота за право пользоваться ими безвозмездно вспахивали его поле (58, 85). Предприняты были и другие реконструкции, включающие порядки в супряжной артели на таких полугипотетических стадиях, когда пахотные земли селений или кварталов вообще не делились на паи отдельных домохозяйств. В то же время верно обращено внимание на то, что даже самые «деловые» поздние супряжные артели безвозмездно вспахивали участки одиноких стариков, сирот, больных и т.д. Супряга имела особенно большое значение на равнинных землях, где пахали тяжелым плугом, запрягаемым четырьмя, шестью, а то и восемью парами волов. Но она применялась и там, где для пахоты служил легкий плуг с парой волов. Труд и быт супряжных артелей регулировались устоявшимися традициями, которые к тому же каждый раз закреплялись уговором. Под руководством старшего (обычно владельца плуга) определялись условия супряги, распорядок работы и отдыха, объем вносимых в общий котел съестных припасов и т.д. Существовали и другие формы взаимопомощи в земледелии. К ним прибегали при прополке кукурузы и картофеля, при уборке урожая, при обмолоте и провеивании зерновых. Часто кооперировались те, кто состоял в одной супряге, но это было необязательно. Устроители таких помочей должны были позаботиться о приглашенных - хорошо их накормить, по возможности зарезать несколько кур, а то и барана. Собравшиеся, главным образом молодежь, по окончании работ и угощенья развлекались: пели, танцевали. Участие в таких помочах считалось настолько обязательным, что у осетин их разрешалось устраивать даже по субботам, когда вообще работать не полагалось (77.1). В скотоводстве основной формой взаимопомощи были пастбищные объединения. Они отличались большим разнообразием: для выпаса разных видов скота в разные сезоны и на разных землях; создававшиеся только на один сезон и более долговременные; родственные, чисто соседские и смешанные; включавшие приблизительно равные и неравные по своему имущественному положению
домохозяйства. Поскольку в каждом сколько-нибудь состоятельном домохозяйстве имелись различные виды скота, оно участвовало одновременно в нескольких объединениях. Здесь нет возможности характеризовать специфику каждого вида пастбищных объединений, и нам придется сказать о них обобщенно. По-видимому, первоначально каждое домохозяйство выделяло положенное количество чабанов и табунщиков, и либо все объединившиеся хозяева, либо те, кого они выделили для работы, выбирали распорядителя («кеш тамата» у балкарцев, «кеш негерлик» у карачаевцев, «лягуп» у кабардинцев и т.д.). Позднее наряду с этим стали практиковать также и наем. Распорядитель руководил всем и вся: безопасностью перегона и выпаса, рациональной сменой пастбищных участков, перестройкой загонов, жилищ и хозяйственных помещений, заготовкой сыра и масла, организацией питания и других сторон быта. У ряда народов региона пастушество (особенно весенне-летний выпас скота на альпийских лугах) считалось престижным делом. В XIX в. даже кабардинская знать нередко отправляла на альпийские «кеши» сыновей, чтобы они научились пастушескому труду, а также искусству выбрать барашка, приготовить его, принять и угостить гостя. Как и супряга в земледелии, объединения, формировавшиеся для выпаса скота, не могли не испытать влияния социальной стратификации. Конкретные формы этого бывали различными. Например, там, где богатые скотовладельцы арендовали пастбища, те, кто победнее, объединялись с ними, компенсируя пользование чужой землей своим трудом. В то же время существовал и другой обычай: малоимущий крестьянин подчас отправлял свои несколько голов скота с чужими стадами, вознаграждая за эту услугу лишь незначительным подарком. Взаимопомощь широко практиковалась при сенокосных работах и при уборке сена. Некогда помочи на сенокосе, видимо, были очень многолюдными. О них упоминали как об обыкновении созывать народ на однодневную работу, сопровождавшуюся угощением созванных; кожу зарезанных в этом случае коров и овец отдавали старшим по возрасту. Позднее такие помочи стали менее многолюдными, но и не обязательно однодневными. Создавались временные
объединения косарей в один-два десятка человек, которые в организации труда и быта во многом напоминали объединения землепашцев. Кооперации труда соседей требовали и другие скотоводческие работы - от таврения скота, объездки неуков или холощения молодняка до такой трудоемкой операции, как стрижка овец. Стригли дважды в год - перед отгоном на дальние пастбища и по возвращении на ближние кеши. Хозяева, имевшие много овец, приглашали людей, имевших специальные ножницы и уже набивших на стрижке руку. Как и другие основные события животноводческого цикла (отгон и возвращение скота, сенокошение), стрижка овец сопровождалась угощением, а некогда и обрядовыми действиями. Не только основные хозяйственные занятия, но и весь домашний быт был пронизан соседской взаимопомощью. К ней прибегали и при всех трудоемких работах, и при важнейших событиях жизненного цикла, и во многих других случаях. Женщинам одной семьи, даже очень большой, зачастую не по силам была первичная обработка шерсти, а затем изготовление из нее войлоков и сукон. Чтобы помочь промыть, увалять и расчесать шерсть, обычно приглашали девушек, уложить ее и скроить бурку или ссучить и спрясть нитки для сукна - женщин поопытнее. После окончания работы хозяева (а нередко также их ближайшие родственники) должны были накормить собравшихся праздничным обедом. Простейшая обработка шерсти могла вестись и ночью; тогда, чтобы разогнать сон, участницы работы пели и даже устраивали танцы. К взаимопомощи повсеместно прибегали при строительстве домов и хозяйственных построек. Заготовка строительного материала, возведение стен и покрытие их кровлей, многократная обмазка жилища - все это не мыслилось без помощи окружающих - родственников и соседей, мужчин, женщин и детей. Даже тогда (преимущественно с конца XIX в.), когда для строительства домов стали нанимать специалистов, несложные трудоемкие работы (заготовка строительного материала, рытье котлована под фундамент, обмазка, побелка и т.п.) по-прежнему выполнялись в порядке взаимопомощи. И в этом случае собравшихся старались кормить получше, а по окончании всех работ устраивался своего рода праздник.
Во всех радостных и печальных событиях в жизни семьи соседи наряду с родственниками непосредственно участвовали своим трудом и приношениями. Это в особенности касается свадеб, похорон и поминок. Если у семьи и ее родни возникали затруднения, соседи помогали жениху собрать брачный выкуп, а невесте - приданое. Участвуя в свадьбе, соседи участвовали и в связанных с ней тратах, чаще всего принося с собой что-нибудь из продуктов. У многих народов региона существовал обычай сбора пожертвований жениху. По кошам и хуторам разъезжали представители справлявшей свадьбу семьи или сам жених с провожатыми, и здесь ему дарили теленка, подчас быка, а иногда и лошадь. У осетин, сохранивших обыкновение справлять особенно многолюдные и многочисленные поминки, способные разорить даже состоятельную семью, огромное значение имела взаимосвязь во время погребально-поминального цикла. У мусульман в доме покойного в течение трех дней нельзя было зажигать очаг, и приезжих кормили соседи; они же во время поминок приходили в дом с готовыми кушаньями, продуктами, даже скотом. Соседи не оставались в стороне и при других семейных событиях. Соседи помогали друг другу и в других чрезвычайных случаях. Характерно, что даже при возникновении кровной вражды улаживать конфликт считали своим долгом не только родственники, но и соседи. Наиболее четкое выражение это получило в джамаатах Нагорного Дагестана, где адаты в одних случаях предписывали изгнание убийцы или, наоборот, его невыдачу мстителям, в других - поощряли кровомщение или, наоборот, принятие композиций и т.д. В этой связи М.А.Агларов, может быть, несколько упрощая дело, пишет: « В джамаатах Горного Дагестана кровная месть, как и множество других вопросов, которые по идее должны были находиться в компетенции семьи и тухума, перешла в компетенцию джамаата, а семья и тухум превратились в орудие его воли» (9, 159). Однако и у других народов региона соседская община в этих случаях не стояла в стороне. Скажем у осетин, если при выплате цены крови средств, собранных родственниками, не хватало, обращались к соседям. И те, как правило не
отказывали: вся община была заинтересована в том, чтобы установились мир и согласие. Особая сторона соседской взаимопомощи - взаимозащита общинников. Мы уже отчасти коснулись ее, говоря о кровной мести. Но дело шло намного дальше. Община стояла на страже своих прав в борьбе с произволом знати или богачей. В Осетии известно множество примеров изгнания феодалов общинниками. Один из подобных эпизодов - о том, как крестьяне селения Даргавс заставили убраться алдаров Кануковых - приводит Г.Кокиев (104, 228-229). В даргинском селении Гергебиль сохранились предания о том, как последний из его владельцев, а также один из правителей, нарушивший обычаи, были убиты общинниками (9, 179). Балкарцы помнят, как жители Верхнего Чегема истребили всех таубиев Рачкауовых за их бесчинства, а в селении Кюнлюм перебили почти всех таубиев Боташевых, попытавшихся присвоить себе право первой ночи (125.1, 104). Известен случай, когда попытка присоединить к своему полю прилегающий клочок выгона была сочтена балкарцами противоправным захватом и вызвала со стороны общины «репрессивные меры». Абазинские крестьяне аула Калагирея Лоова обращались к русской администрации с требованием удалить их князя, потерявшего доверие общины (58, 96-97). Не меньшее значение имела солидарная взаимозащита общинников от внешнего врага. Однако здесь мы уже подошли к организации власти в общине. Порядок управления соседской общиной в разных субрегионах Северного Кавказа не был единообразен, и к тому же по мере завоевания края царской Россией традиционные формы вытеснялись государственно-административными. Но имелись и общие черты, свойственные общине как всякой низовой организации самоуправления независимо от того, была ли эта организация верховным органом власти или только совещательным органом при правителе, старшине и т.п. Огромное значение имела соседская помощь для людей, пострадавших от стихийных бедствий, грабежей, падежа скота и т.п. К.Хетагуров писал о такой взаимопомощи: «Вспомните наш лучший традиционный обычай - зиу, как каждый осетин от всей души откликается на нужды другого, не принимая во внимание ни
родства, ни своих личных интересов... При стихийных бедствиях каждый, не лишенный возможности ходить осетин при малейшей тревоге спешил на место происшествия и по мере сил и возможности помогал пострадавшим чем и как только мог: личным трудом, хлебом, сеном, соломой, дровами, строительным материалом и пр.» (212, 212). То же подметил М.М.Ковалевский (102, 161). Г.Ф.Чурсин описал широко бытующий у адыгов обычай помочь встать на ноги оставшемуся без скота крестьянину. Пострадавший устраивал угощение, а собравшиеся дарили ему кто овцу, а кто телку (221, 29). Как и помощь при пахоте, на сенокосе, при выпасе скота, все это на первый взгляд представляется не взаимопомощью, а благотворительностью. Но в достаточно длительной временной перспективе перед нами вырисовывается все-таки картина взаимопомощи: каждый понимал, что на месте пострадавшего или нуждающегося может оказаться он сам Вообще весь быт соседей был пронизан повседневной помощью крестьян друг другу. Соседи выручали один другого, безвозмездно давая на время, например, земледельческое орудие, повозку для дров, сена, строительного материала, домашний инвентарь и т.д. Полагалось, чтобы человек, зарезавший что-нибудь из скота, послал ближайшим соседям немного мяса либо как-нибудь иначе их угостил. Тем более соседу давали без отдачи то, в чем он нуждался для приема гостей: гость семьи считался гостем всей ее родни и всего селения. Привлекают внимание формы и способы организации общинного самоуправления. Верховным органом считалось или было в действительности народное собрание или общинный сход - осетинское «нихас», адыгское «хасэ», балкарское «тере», абазинское «кыт-айз-зара», аварское «руккел» и т.д. Присутствовать на сходе были вправе все взрослые мужчины (от 15 лет), и только после утверждения государственно-административного управления сходы стали собраниями глав семейств. Женщины, даже если они были главами семей, на сход не допускались. Присутствие на сходе считалось обязательным, не явившихся без уважительных причин в ряде мест штрафовали. Сохранилась сильная геронтотимная традиция: сперва высказывались старшие, к мнению которых особенно прислушивались, затем - люди среднего возраста, молодежь же без особого
приглашения больше молчала. Правда, от адыгских земель до Дагестана известны рассказы о нарушении геронтотимии (78). Но это скорее исключения из правил. Недаром на Северном Кавказе получило широкое распространение понятие почетных стариков. Под ними подразумевали глав родственных групп, третейских судей и других особенно авторитетных лиц, к числу которых молодежь почти никогда не принадлежала. На сходе рассматривались все важные вопросы жизни общины. К их числу относились прежде всего принятие в общину новых членов, переселявшихся из других мест или выделявшихся из уже состоящих в общине домохозяйств, а также исключение тех, кого считали нежелательными. Сход ведал всеми общими землями, регламентируя землепользование и сроки сельскохозяйственных работ, нанимал сельского пастуха, заботился о строительстве дорог и мостов, распределял повинности общинников. До полного вхождения края в состав Российской империи здесь же решались вопросы войны и мира, организации набегов и защиты от них, постройки защитных сооружений и т.п. Должностные лица также выбирались на сходе. Словом, как резюмировал Н.Ф.Дубровин в отношении осетин, до утверждения российской администрации «в народе всякое общественное дело решалось нихасом» (73, 301). Наряду со сходом существовал совет старейшин. Роль его была особенно велика до введения государственно-административного управления, когда сход был собранием всех взрослых мужчин, а совет - как бы авторитетным и оперативным собранием глав семей или представителей родственных групп. Многие вопросы, у одних народов или в одних местностях находившиеся в ведении схода, у других решались советом старейшин. Старейшины могли выбираться на сходе, предлагаться родственными группами или сельскими кварталами. Порядок выхода из этого органа самоуправления не был регламентирован, но чаще всего члены совета покидали его сами за дряхлостью или неавторитетностью. Характер исполнительной власти в общине до введения государственно-административного управления варьировался в довольно широком спектре. Один из полюсов был представлен так называемыми аристократическими племенами адыгов
и абазинами, у которых старейшиной был сам владелец - старший в феодальной фамилии, передававший свою власть по наследству. Сходный порядок наблюдался у карачаевцев и балкарцев, а в некоторых дагестанских землях старшины назначались владетелями, как и в Тагаурском и Дигорском обществах Осетии. На другом из полюсов находились те нагорно-дагестанские, центрально-кавказские и западно-адыгские общины, где старшины продолжали выбираться сходом или советом старейшин. Другое дело, что и здесь, как, например, в Казикумухском ханстве, старшины выбирались из наиболее родовитых, подчас одних и тех же, фамилий. По мере утверждения на Северном Кавказе государственно-административного управления положение становилось более унифицированным. Старшины по большей части стали выбираться на сельском сходе с последующим утверждением администрацией. Официально обязанностью старшин было претворять в жизнь решения народных собраний или, как писал М.М.Ковалевский, «законодательным путем регулировать права сельских сходов» (102, 57). Фактически таким путем, с одной стороны, создавалась видимость традиционного самоуправления, с другой - достигались цели имперской администрации. Старшине помогали другие представители исполнительной власти. Повсеместно имелся сельский глашатай, обычно избиравшийся на сходе. Его обязанностью было созывать народные собрания и советы старейшин, объявлять приговоры и решения, предупреждать о наступлении сроков сельскохозяйственных работ и других общественных мероприятиях. Местами имелись также сельские исполнители, которые не избирались, а назначались и несли как бы полицейские функции. Отправляя свои обязанности, они были вправе применять определенным образом регламентированные насильственные меры, а сопротивление им было наказуемо. Военная власть даже накануне полного вхождения региона в состав Российской империи, как правило, институционализирована не была. В феодальных владениях война и грабительские набеги были естественной прерогативой владетельского дома. В общинах еще только феодализировавшихся набеги рассматривались как личное дело их участников, а на время войны сход выбирал
предводителя сельского хозяйства. Лишь некоторые общины (преимущественно в том же Нагорном Дагестане) выбирали из своей среды постоянных военных предводителей. В мирное время они следили за состоянием дозорной службы и сельских укреплений, а в военное - возглавляли постоянные дружины со складывавшимися вокруг них воинскими ополчениями. О судоустройстве и судостроительстве уже отчасти говорилось. Применительно к соседским связям следует лишь напомнить, что у осетин и других народов Северного Кавказа действовало параллельно несколько разных судебных органов. У адыгов, например, своими судебными функциями обладал и сельский сход, и, что чаще, совет старейшин, и феодальные владетели, и избираемые на сходе или назначаемые сверху судьи, и выбираемые самими сторонами медиаторы. Это отражало плюрализм властных порядков и незавершенность разделения властей: общинное самоуправление очень часто сопрягалось с феодальным управлением; власть схода или совета старейшин - с особой судебной властью; власть социальной среды - с правом сторон самим выбирать посредников. В пореформенное время такое положение в основном сохранилось, хотя были упразднены феодальные и введены выбираемые на сходах сельские суды (там, где их не существовало раньше). Сплочению соседских общин способствовали местные культы небесных покровителей, общесельские святилища, общинные обряды. Многие из них имели общенародный характер, но и тогда они воспринимались общинниками как свои, локальные. Некоторые первоначально принадлежали родственным группам первопоселенцев, однако с течением времени были восприняты и другими подселившимися к ним семьями и родственными группами. Общинные культы четче всего выступали у осетин, у большинства которых они не испытали унифицирующего влияния ислама. «В каждом ауле, - писал о них В.Ф.Миллер, - можно найти аульного дзуара, который носит название хъжуы зжд - ангела аула и имеет в году свой праздник» (133.1, 253). У таких покровителей испрашивали благополучия и защиты, им совершали коллективные жертвоприношения. Их культ нередко заслонял собой культ высших божеств (120,
218; 83, 257). Однако и у северокавказских мусульман сохранялись остатки общинных культов. В Дагестане едва ли не каждая община имела свои святые места, ритуальные действия близ которых совершали, как правило, жители одного селения. Очень часто они имели оролатрический характер: гора Курунна около лакского селения Кумух, «Урц’ем» близ даргинского селения Гуладты, «Ц’йкъул» в окрестностях рутульского селения Шиназ и др. Одни из них почитались как место обитания какого-либо домусульманского божества, другие - как святилища, посвященные духу - хозяину данной местности (34, 220-221). В других случаях, как уже говорилось, общины имели свои общенародные святилища. У адыгов это по большей части были леса, рощи, заметные деревья, у балкарцев и карачаевцев - камни. Так, в Балкарском ущелье имелся священный камень «Къарындашлата-шы», в Безенгийском - камень «Мамукъташ», у селения Верхний Чегем - камни «Авсолтуу», «Байрым-таш» и «Аш-Тотур». Особенно почитались два последних, которые в христианские времена стали ассоциироваться со Св. Марией (Мариам) и Св.Феодором (109; 125.1). Из многочисленных общинных обрядов наиболее яркими были земледельческие и скотоводческие обряды календарного цикла. Среди них привлекает внимание широко распространенный у земледельческих народов праздник «выхода плуга», связанный с коллективным началом полевых работ и сопровождавшийся жертвоприношениями, угощением и увеселениями. У адыгов праздновалось еще и возвращение с пахоты, где центральным было театрализованное представление с «танцующим козлом» («ажэгъафэ») - ряженым в маске козла. При засухе или ее боязни устраивались различные общинные обряды вызывания дождя - от древнего моления в местах, подвергшихся удару молнии, до сравнительно позднего купания деревянной куклы. Особым большим праздником отмечали окончание всех земледельческих работ. Праздновали начало и окончание сенокоса, отгон скота на весенне-летние пастбища и его возвращение с пастбищ. Существовали общинные обряды, приуроченные к остригу овец, выпуску жеребцов в табуны и баранов в отары и т.п. Все эти события отмечались всем селением или кварталом (83; 227; 125.1; 124).
В предыдущем изложении мы не раз касались тех изменений, которые произошли в соседских связях с установлением государственно-территориального управления и особенно с начавшимся в пореформенное время развитием капитализма. Земельные переделы в общине у народов, частично переселившихся на равнину, и развитие отношений эксплуатации в таких институтах взаимопомощи, как супряга и кошевые объединения, стали придавать соседским связям новый для них облик. Начала меняться новая полупатриархальная атмосфера добрососедства, шире стал применяться наемный труд. В соседскую общину более явно стали проникать жажда наживы, стяжательство, стремление занять выборные должности для злоупотребления открываемыми ими возможностями. «Жажда наживы легким путем, - писал о «новых хозяевах жизни» Балкарии и Карачая В.Я.Тепцев, - гложет их, и они не брезгуют средствами для обогащения. Они набрались жизненной опытности, познали искусство надувательства, хищения, запускания рук в карманы ближнего и прочее. Но самое главное, что они познали, это искусство пролазить в должности, изловчаться и стойко держаться на своем посту» (189, 100). Общинное самоуправление формально сохранилось, но еще больше, чем прежде, превратилось в фикцию. Утверждая старшин и проводя через них нужные решения, царская администрация сделала общину надежным низовым органом управления. Землераспределительные, фискальные и простейшие властные функции общины, расходы на которые к тому же несла она сама, были просты и удобны властям. Поэтому община даже опекалась: выйти из нее можно было только расплатившись с недоимками, получив согласие родителей и разрешение сельского схода. Впрочем, основная масса общинников и не стремилась изменить существующее положение. Ослабев, но не исчезнув совсем, традиции общинного землепользования, соседской взаимопомощи и, шире, солидарности еще в значительной мере помогали крестьянам вести хозяйство и сохранять привычный уклад жизни. Как и повсюду в стране, общинные связи продержались до коллективизации сельского хозяйства. В первое послеоктябрьское десятилетие община даже ненадолго окрепла, включив в себя после ликвидации помещичьего
землепользования новые пашенные земли. Одновременно расширились и такие виды земледельческой взаимопомощи, как супряга. Во многих селениях сложилось своего рода двоевластие традиционных органов самоуправления и сельсоветов, причем последние оказались подчиненными общинным сходам. Но очень скоро этот порядок был в корне изменен. В 1927-1929 гг. сельсоветы были поставлены над сходами и получили право контролировать и утверждать их решения. В дальнейшем прерогативы схода были еще более ограничены и свелись к таким вопросам, как наем сельского пастуха, решение об оказании помощи односельчанину, устройство сельских праздников и т.п. Процесс раскрестьянивания резко сузил границы соседской взаимопомощи во всех основных производственных процессах. У прежних общинников остались только небольшие приусадебные участки и незначительное (причем все более сокращающееся) поголовье скота. Тем самым стали ненужными супряги и почти ненужными - объединения по совместному выпасу скота на горных пастбищах. Производственная взаимопомощь стала ограничиваться безвозмездной работой на приусадебных участках нетрудоспособных соседей и бесплатным приемом скота малоимущих в сельские стада. Лишь немногие скотоводы, по крайней мере еще недавно, продолжали прибегать к взаимопомощи на сенокосе. В противоположность этому относительно заметно сохранилась взаимовыручка соседей в домашнем быту. К ней по-прежнему в какой-то мере прибегают при таких трудоемких работах, как строительство и ремонт дома, стрижка овец, валяние войлока. Но более всего она проявляется при крупных событиях в жизни семьи. Во время свадеб, похорон и поминок близкие соседи вместе с родственниками без особого приглашения спешат на помощь. При устройстве застолья они помогают сколачивать во дворе столы и скамейки, чтобы можно было рассадить многочисленных гостей, принимают участие в изготовлении кушаний, нередко приносят их с собой сами. То же при стихийных бедствиях: не только родственники, но и соседи собирают для пострадавших деньги. Вообще по данным опроса 1997 г. около 3/4 осетин в той или иной степени ощущают поддержку соседей (табл. 51).
Таблица 51. Чувствуете ли Вы поддержку соседей? (%) Все Место Род опро- проведения Пол Возраст занятий шен- опроса ные г.Вла-ди- кавказ Сельс-кие насел. пункты Муж-чины Жен- щины До 30 лет Свыше 30 лет Работ- ники умств. труда Работ- ники физич. труда Чувствуют сильно 41,9 39,1 48,3 36,7 44,4 23,3 50,8 41,3 46,2 Чувствуют слабо 35,5 34,4 37,9 33,3 36,5 36,7 34,9 35,0 38,5 Вообще не чувствуют 10,8 14,1 3,4 20,0 6,3 10,0 11,1 12,5 5,3 Не думали об этом 2,2 1,6 3,5 3,4 1,6 6,7 ⎯ 1,2 2,3 Затрудняюсь ответить 9,6 10,8 6,9 6,6 11,2 23,3 3,2 10,0 7,7 Немалое значение продолжает придаваться общественному мнению соседей. Не посчитаться с ним и теперь значит вызвать осуждение окружающих и тем самым поставить под угрозу отношения добрососедства. Более сложными оказались судьбы многих общинных обрядов. Те из них, которые были связаны с религиозными верованиями и культами, в 1930-х гг. подверглись запрещению со стороны местных властей. Другие, в которых присутствовали только элементы религиозных действий, не были прямо запрещены, но и не одобрялись. Например, обряд «выхода плуга» обычно начинался молением, а по этому поводу справедливо, но не слишком уж настойчиво внушалось, что молитвами урожая не добьешься. В обстановке тех лет благоразумнее было держаться от обрядов подальше. И уже к концу 1930-х годов почти повсеместно прекратили свое существование все общинные аграрные праздники - «выхода плуга», «возвращения пахарей», «первого выхода на сенокос» и т.п. Однако в 1960-1970-х гг. с начавшимся воссозданием обрядности, а затем в новых постсоветских условиях общинные обряды стали возрождаться, в той или иной степени выполняя коммуникативные, развлекательные, религиозные и другие функции.